Чернокнижник

О, знаю я: меня боятся люди
И жгут таких, как я, за колдовство
По слухам обо мне трусливо судит
Опасливое большинство

Им всем так страшно, что в конце абзаца
И цензору, и веку вопреки
Тень русской ветки будет колебаться
На мраморе моей руки

Я пишу свои чёрные книги, макая перо в повреждённые ткани
И страницы из собственной кожи кровавыми испещрены письменами
И пока меня посреди площади всем в назидание не обезглавили
Я проклинаю господ инквизиторов самым страшным своим заклинанием:

Я их обрекаю на вечные муки в бессмертном моём гримуаре
Занося их черты на века в иллюстрированный бестиарий
Чтобы потомки листали его на уроках и узнавали в лицо их заранее
До того, как они расплодятся опять и толпу поведут на заклание

Глядя Вию прямо в глаза, бормочу свои словеса
Всё кругом ими исписал, насылает нечисть десант:
Прут кикиморы, вурдалаки, вокруг нежити несть числа —
На полу я рисую знаки, в Ад обратно их всех послав

О, знаю я: меня боятся люди
И жгут таких, как я, за колдовство
По слухам обо мне трусливо судит
Опасливое большинство

Им всем так страшно, что в конце абзаца
И цензору, и веку вопреки
Тень русской ветки будет колебаться
На мраморе моей руки

Юный алхимик, бери мои формулы, пользуйся и совершенствуй
Или отринь их и опровергай — это здорово: спорь и тропой своей шествуй
Только когда они лают, пугая рогами, клыками, копытами
Знай себе цену и, кроме презрения, к этим козлам ничего не испытывай

Если б их наши ритуалы не пугали в сто раз сильней
Разве б шушера эта стала так бояться своих теней?
Эликсиры бурлят в ретортах, бодро плавится киноварь
Быть в аду — не бояться чёрта: с чёртом борзо всегда базарь

Как хвостатым богам молиться, если честно, я не в курсах
Я на колени не становился, будь ты хоть преисподней царь
А мог бы жить во дворце, в подвале делать золото из свинца
Но мой летит философский камень под корону, в центр лица

О, знаю я: меня боятся люди
И жгут таких, как я, за колдовство
По слухам обо мне трусливо судит
Опасливое большинство

Им всем так страшно, что в конце абзаца
И цензору, и веку вопреки
Тень русской ветки будет колебаться
На мраморе моей руки